одну тварь, так что когда мы их догнали и забрали по твари, их шаги стали легче и быстрее.

Добравшись до Волчары, мы упихали мшин в бочки, плеснули им воды из реки, немного, чтобы только на дне плескалось. Эгиль и Стейн выспрашивали, как прошла охота, поздравляли Видарссона с руной и требовали проставиться, как вернемся в Сторборг. Но шутить и радоваться у нас не было ни сил, ни желания. Трехрунных все еще мутило, даже запах свежей запеченной рыбы вызывал у них рвоту. А еще мы понимали, что Альрик вряд ли отыщет Халле Рыбака.

На болоте негде спрятаться, только если лечь под толстый мшистый покров. Сколько бы нам ни заплатили за этих тварей, жизнь Халле стоит дороже.

Я был уверен, что не случайно пропал именно Рыбак. Его тело всегда привлекало всех рыб, тварей и прочих обитателей вод, не важно, река то, озеро, море или лужа. Может, он неудачно наступил, и его нога провалилась в одну из лужиц во время ловли тварей. Или попросту помочился, и его запах через мочу проник под воду и донесся до носа болотного ярла. Потому болотный ярл и напустил на нас свои чары. Раньше же такого не было, иначе бы Види предупредил меня.

Напустил чары, заманил Халле в трясину и зацепил краем нас. Кто послабже — захворал, кто покрепче — лишь растревожился, Альрик вон вообще не заметил ничего.

Значит, не увидим мы больше Рыбака, не будем смеяться над приманиваемыми им рыбами и тварями.

Я начал считать, сколько ульверов так или иначе покинули хирд с того момента, как я встал под парус Альрика. Трое погибло в сражении за ярла Сигарра: Йодур-мечник, Эйрик Секира и Оддр. Ивар остался в селении Сигарра, решил поменять меч на соху. Лейф Ящерица бросил нас в Хандельсби. Хвит, Ларс и Трюггве полегли на туманном острове. И Халле — в болотах Бриттланда. Девять. Девять ульверов. Нас осталось тринадцать, из них трое пришли после меня. И это всего за два года.

И некому воспеть имена погибших, некому ободрить выживших.

Хёвдинг вернулся ближе к ночи грязный, вымокший, злой. Принес медную фибулу от плаща Халле. Больше ничего не нашел.

— В Сторборге принесем жертву Нарлу. Может, отыщет он Рыбака и заберет себе? — предложил Вепрь. На том и порешили.

За ночь злые чары окончательно спали с нас, так что наутро изрядно проголодавшиеся ульверы смели все, что успел приготовить Вепрь, и мы пошли снова в Сторборг. К рунному дому.

На сей раз нас встречали радушнее. На пристани стояли незнакомые с виду ребята, но я заметил, как один из них метнулся в рунный дом, а остальные подошли к самому берегу, чтобы поприветствовать нас.

— О, а вон и тот коротыш, что с Фастгером в кнаттлейк бился! — услыхал я. И даже немного приободрился. Запомнили-таки, сучьи дети.

Мы неторопливо подошли вплотную к пирсу, закрепили Волчару веревкой. Альрик все еще был не в духе, так что растолкал парней, что рунами были наравне с ними.

— Старшего позвали? — спросил он. — В тот раз я с Сигрёдом говорил.

— Позвали! — осклабился ближайший. — И кое-кто еще хочет поговорить с вами.

Альрик обернулся на меня:

— Ты, Энок и Сварт! Со мной.

Назвал именно тех, кто в прошлый приезд в кнаттлейк с местными играл. Видать, боялся, что не удержатся они и побьют нас.

Сигрёд, такой же заросший и мохнатый, уже спешил из рунного дома, похлопал Альрика по плечу, заглянул в бочки, рассмеялся:

— Мшины! Да какие отборные! Отличный улов.

— Взамен своего хирдмана там оставил, — буркнул хёвдинг. — Сколько заплатишь?

— Да уж поболе прежнего! Идем, обсудим плату за элем.

Альрик кивнул нам, чтоб тащили за ним тварей, сам одну прихватил, повесил за веревку на плечо, и пусть она брюхом волочется по земле, поди, не сдохнет за такой срок. Я взял вторую, а Энок со Свартом поволокли третью.

За высоким частоколом я увидел не рунный дом, а целый рунный город. От пристани к воротам вела отличная выложенная камнем дорога, да не простым, а красивым желтым. Промеж была засыпана мелкая галька, от того тут можно было ездить вплоть до снегов, неважно, льют ли дожди или стоит засуха. Дорога тянулась и за воротами, переходя в широкую улицу. В конце улицы красовался огромный бревенчатый дом с черепичной крышей, в таком и конунгу незазорно жить. От основной дороги в стороны расходились узенькие улочки, где стояли обычные мазанки с соломенными крышами и стенами, выкрашенными в разные цвета. Чаще всего попадались белые, но были и красные, и желтые, и даже синие.

Вдоль главной дороги стояли лавки и с одеждой яркой, и с кольчугами, и с оружием. Даже с лепешками, сырами и овощами была лавка. Впрочем, огородов-то тут не было, скотина не мычала, не блеяла.

Из домов выходили норды, большая часть была в моих летах, но попадались и совсем взрослые мужики, перевалившие за второй десяток. Они смотрели на нас, на тварей, обсуждали, кому они достанутся, называли какие-то имена, некоторые даже дошли до ругани, причем до низкой, за которую я бы и прирезать мог. Но эти покидали бранные слова, помахали кулаками перед носами да и разошлись. У меня аж глаз зачесался от такого.

Сигрёд Лохматый всё распинался перед Альриком, какая нынешняя молодежь никчемная да бесполезная.

— Поверишь ли, один трехрунный чуть не полдня скримсла вашего кромсал. Никак не мог наловчиться и проткнуть его. После заставил его седьмицу с копьем работать.

Я чуть не зарычал с досады. Да лучше б мы того скримсла Рыбаку отдали! Или сразу двух. Тогда бы он цел остался, да и твари не такая позорная смерть бы досталась. Неделю с копьем! Тоже мне наказание. Когда я прожил десятую зиму, отец впервые дал свое боевое копье. Я его даже удержать толком не мог, такое оно было тяжелое, но из рук не выпускал. Так и таскался с ним повсюду, то на плече волок, то наперевес двумя руками носил. И через семь дней отец дал копье в мой рост, сам древко вытесал, у кузнеца железное острие заказал, сам заточил. После отцовского новое копье легче перышка показалось. И сколько я с ним занимался! Сколько мешков с соломой изрубил! А уж учился бросать так, что на другой день руку поднять не мог.

Дотащили тварей до большого дома, там их у нас забрали. Сигрёд мотнул головой в сторону небольшой таверны.

— Ну что, брат-норд! Теперь обсудим плату! Знаю-знаю, что пить ты умеешь